Ночь в одиноком октябре - Страница 27

– Надеюсь, так он и поступит.

Мы отправились вокруг дома.

– Занят был? – спросил он меня.

– Можешь не сомневаться.

– Слушай, Снафф, босс мне всего не рассказывает, а Ночной Шорох сообщил день-два назад, что существует какое-то специальное гадание, из которого можно узнать, кто открывающий, а кто закрывающий. Это правда?

– Он прав, – ответил я. – Только, пока луна не спадет, на результаты гадания нельзя полагаться. И на пустом месте оно не делается.

– И сколько еще осталось?

– Несколько дней.

– Так, значит, в скором времени все игроки узнают, кто есть кто?

– Ну да. Они всегда узнают это. Вот почему очень важно закончить к этому дню любые совместные дела. Как только будут проведены все линии, твои бывшие друзья могут оказаться врагами.

– Не хотел бы я оказаться во врагах у тебя или у Ночного Шороха.

– Но это вовсе не означает, что перед самой Игрой мы вдруг должны перебить друг друга. По сути дела, я всегда расценивал такие поступки как признак слабости.

– Но пара-тройка убийств всегда имеет место.

– Я тоже так слышал. Пустая трата сил, подобные штучки лучше приберечь на потом.

– И половина из нас погибнет, когда другая победит.

– Открывающие и закрывающие редко распределяются поровну. Никогда нельзя предугадать, каким окажется расположение игроков и кто может объявиться в конце. Я слышал, как-то раз получилось, что игроки – все до одного – не раскрывали себя до самого последнего дня. Просто никто не показывался. Что тоже неверно. Ты только представь себе: любой из них, хвати ему смелости, мог повернуть все по-своему.

– Сколько еще ждать, пока не распространится слово, Снафф?

– Немного осталось. Думаю, кто-то работает над этим прямо сейчас.

– А ты знаешь?

– Нет. Но скоро узнаю. Я предпочитаю оставаться в неведении до самого последнего момента.

Он заполз на трухлявый пенек. Я уселся на землю рядом.

– Кроме того, это могло бы помешать мне. Я хочу попросить тебя сделать одно одолжение, прямо сейчас.

– Что за одолжение? – спросил он.

– Я хочу, чтобы ты прогулялся со мной ко склепу и проверил его содержимое. Надо выяснить, там ли еще Граф.

Он помолчал, изворачиваясь под солнечными лучами и блестя своими чешуйками.

– Нет, – ответил он чуть погодя. – Можно уже не ходить туда.

– Почему?

– Я и так знаю, что там его нет.

– Но откуда?

– Я вышел на прогулку прошлой ночью, – сказал он, – взобрался на сливовое дерево и стал ждать. Я разузнал, где чаще всего кормится Игл. Когда он прилетел к сливе, я сказал:

– Добрый вечер, Игл.

– Это ты, Ползец? – ответил он.

– Разумеется, кто же еще? – отозвался я. – Как поживаешь?

– Хорошо, хорошо, – просвистел он. – А тебе как ползается?

– О, капитально, – сказал я. – Насколько я понял, ты прилетел поужинать?

– Да. В последнее время я частенько сюда залетаю, эти сливы – мои самые любимые, отличная закуска после жучков. Я предпочитаю самое вкусное оставлять напоследок.

– Само собой, – прошипел я. – Славное завершение ночных трудов. А скажи мне, – пожив с Растовым, я немного поднаторел во всех этих вопросах, – ты никогда не пробовал опавших слив, что уже полежали на земле, сморщились и покрылись трещинками, тех, что так неаппетитны на вид?

– Нет, – ответил он, – ведь это глупо: на дереве осталось столько хороших слив!

– А, – продолжал я, – но только внешность может быть обманчива, и «хороший» – понятие весьма относительное.

– Что ты имеешь в виду?

– Я тоже обожаю всякие фрукты и разгадал кое-какие их секреты. Сливы, что лежат вон там, на земле, куда лучше тех, что до сих пор свисают с ветвей.

– Да как такое может быть? – изумился он.

– Весь секрет заключается в том, что, пока они лежат там, навек лишенные источника, ранее наполнявшего их жизнью, они призывают на помощь все оставшиеся жизненные силы, чтобы войти в новую стадию созревания. Да, верно, процесс сей иссушает их, но таким образом они создают внутри себя новый, совершенно особый эликсир, стоящий несравнимо выше презренного сока, который ты сосешь из плодов, висящих на ветках.

– Они становятся вкуснее?

– Нет. Даже наоборот. Но здесь суть не во вкусе. Здесь дело во внутренней напоенности.

– Думаю, стоит их попробовать.

– Ты не разочаруешься. Настоятельно рекомендую.

Он опустился на землю, выбрал одну из тех слив, на

которые я указывал, и впился в нее.

– Тьфу! – вскричал он. – Экая гадость! Перезрелые и…

– Погоди, погоди, – молвил я. – Откуси еще кусочек, проглоти, потом все заново. Немножко надо подождать.

И он попробовал – еще, и еще, и еще. Спустя какое-то время он обратился ко мне:

– У меня словно голова начала кружиться. Но это не так уж и неприятно. По сути дела…

И он снова приник к сливе, на этот раз с куда большим энтузиазмом. А потом взялся за другой плод.

– Ползец, ты был прав, – пробормотал он по прошествии некоторого времени. – В них есть что-то такое особое. Внутри теперь тепло-тепло.

– Да, – согласился я.

– И голова кружится, но это не совсем то, что обычное головокружение. Такое приятное чувство…

– Попробуй еще. Не бойся, – посоветовал я. – Соси сколько душе будет угодно.

Вскорости речь его стала настолько бессвязной, что мне пришлось соскользнуть с дерева, чтобы не пропустить ни единого слова из его ответа на мой вопрос. Первым делом испросил:

– Ты ведь был с Графом, когда он подыскивал себе новые могилы, да?…

Так я узнал о расположении могил и о том, что прошлой ночью тот переехал на новое место жительства, – закончил рассказ Ползец.